Рецензии

Уверена, есть люди, которым этот фильм покажется гениальным по многим критериям.

История о Йове, молодом парне, который старается влиться в ритм и жизнь Парижа... но на протяжении всего фильма крутилась одна фраза 'Можно вывезти человека из деревни, но деревню из человека не вывести никогда'. Йов быстро изменил свои внешние проявления, однако внутренне поменяться намного сложнее, что и 'сломало' героя.

Избегание встречи с отцом - как избегание встречи с самим собой.

Фильм снят безусловно красиво, со своей атмосферой. Понравилось и то, что очень остро поставлен вопрос языка: хочешь забыть родной язык - хочешь забыть свои корни. Йов не включает сразу видеокамеру при разговоре с родными - будто стыдится того, кем он хочет стать.

Непонятны остались взаимоотношения Эмиля с Каролиной - кто они вообще друг другу?

Фильм, который задает вопросы, но не отвечает на них.

Ну и конечно, маленькие приятные мелочи фильма - это пальто и его, как кажется, очень простые, вкусные обеды:)

Не очень интересуясь еврейской темой, я всё же с интересом понаблюдала пару художественных высказываний об ассимиляции евреев в большое человечество. В фантазийном «Американском огурчике» ортодоксальный еврей пробует реализовать американскую мечту. В таких же фантазийных «Синонимах» евреи испытывают терпение родины романтики Франции. Ни тот, ни другой фильм мне не понравился — прежде всего, плохо замаскированной заказухой. Эти якобы комедии - под прикрытием сарказма над евреями (позволительного, как мы знаем, только евреям) - несут примитивную националистическую идею: еврею место среди евреев. Что подтверждается участием Министерства культуры Израиля в создании данного продукта, да и самой победой на берлинском фестивале — кино искусство политическое. Поэтому критикам в оценке этого фильма я бы не доверяла.

Действие фильма происходит в Париже — городе любви. Зачем еще ехать в Париж, если не за любовью? Своё незамысловатое понимание любовного потенциала героя авторы выкладывают незамедлительно. Откровенность за откровенность: более асексуального героя-любовника трудно представить, чем вот этот странный тип с полуоткрытым ртом, безвольным подбородком и здоровой бесполезной елдой, Что за необходимость трясти перед зрителями гениталиями, если ты не эксгибиционист? Однако у еврейских кинематографистов и присоединившихся к ним кинокритиков свой взгляд на понятия извращений и актуальных художественных процессов.

Такова селяви в фильме. После первых десяти минут хотелось его навсегда выключить. Остановил Золотой медведь и зеленый цвет рецензии Зельвенского. Едва привыкнув к новой нормальности в виде голого мужика на экране, я получила еще один сокрушительный удар по своей картине мира. Я готова поверить в искренне ищущего любовь Парижа еврейского парня. Готова поверить даже в его фрейдистскую ненависть к языку предков. Но палец в попу в качестве протеста против духовного закабаления предками — это перебор, разрушающий всю мистерию любви. Этот пассаж обесценил для меня дальнейшую психическую деятельность парниши. А по-честному, и его создателей. Оставалось лишь дождаться предсказанного Министерством культуры финала. Финал, разумеется, не подкачал.

2 из 10

Одним из способов донести до общества отдельные идеи, проблемы и настроения общества является кинематограф. Иногда получается шедевр, а зачастую получается чудаковатое кино, в котором не отчетливо понимаешь идею режиссёра. Проблема, поставленная в ленте звучит так: проблема социализации прибывших беженцев в страны Европейского Союза.

Режиссёр повествует о беженце Йоаве, который намеренно приехал в Париж, чтоб перелистнуть страницы дней минувших в Израиле, и со спокойной душой начать жить, но уже будучи французом. В поиске новой жизни он отрицает свой язык, гражданство, семь, и прибывает в надежде, что добрая Европа его приютит и приласкает…

Но по порядку.

Йоав (на французском звучало как гав) приезжает в огромную пустую 4-комнатную квартиру, в первую ночь стал (олухом. — прим. редактора)жертвой парижского воровства. Что ему помешало спокойно закрыть дверь на ключ? Ничего! Даже, выбежав в аполлоновском обличии в прекрасную парадную, умоляя о помощи у соседей- никто не посочувствовал и не помог. И после такого оставшееся его планида — заснуть под напором горячей воды в ванне.

Так как Франция страна развитая — жилищного отопления и воды без перебоев нет, то беженец Йоав, не привыкший к таким условиям, скорее бы и умер от холода, если бы ни ворвавшаяся к нему в квартиру через несколько часов любовная пара. Незнакомцы являются прямой метафорой европейского гостеприимства и демократии. Они ему помогают одеждой горчичного цвета пальто от Kenzo, деньгами и даже лишним айфоном 8+.

Если это так, то я сейчас же, не раздумывая, бегу в Европу, чтоб мне кто-нибудь так помог, или это работает только с еврейскими беженцами?

После появления в их жизни Йоава, каждый хочет от него особенное, все хотят воплотить свои сексуальные фантазии с ним.

По прибытии, Он примыкает к а-ля террористической еврейской банде-диаспоре, которая устраивает переполохи в Париже. Почему это спонсировало министерство культуры Израиля? — непонятно!

После просмотра фильма, можно спокойно утверждать, что не только stupide мусульмане и выходцы из Африки занимаются грабежом и терроризмом.

Происходит перелом, и Йоав решает все-таки уйти и начать заниматься тем, чего хочет этот развратный мир. Автор картины сделал на этом акцент, чтоб герой, возможно, осмыслил свое нахождение в Европе, но с героем ровным счётом ничего не происходит… Он принимает реальность. Герой все также бессмысленно говорит о Гекторе, о безжалостной армии Израиля, о войне с арабами, и пытается жадно вкусить ту сладость французской жизни, о которой все так грезят.

Почему фильм назван «Синонимы»? Какую роль играют синонимы? Что имеет общего моё вышенаписанное с названием?

Фильм назван по причине того, что герой во вставках между действиями называет синонимы от определенного слова, как бы ради обогащения своего словарного запаса. С одной стороны, поучительно для тех, кто учит французский язык. С другой стороны, сидеть и слушать эту нудятину, как человеку совсем незнающему этот язык — было совсем не интересно. Однако с третьей же стороны, эти вставки, с точки зрения структуры артхаусной композиции, выглядели довольно органично. Герой идёт по оживленным улицам Парижа и, глядя на всю парижскую суету, повторяет синонимы и идиомы. А с четвёртой, по моему мнению, самой главной стороны — эти вкрапления в основную картину выдавали в герое приезжего… Иначе говоря, герой в основной части картины употреблял те обороты речи, которые современные французы не используют. Какая ирония, не так ли?

Вообще, кто это Йоав? Чем больше Йоав упорствует в попытках отказаться от собственной идентичности, тем сильнее искривляется вокруг него пространство и тем нелепее становятся ситуации, в которые он попадает. Эти колебания реальности и интонации — от тишины к крику, от неподвижности к буйному танцу, от беззащитности к агрессии. Автор выражает данные колебания посредством работы с камерой. Однозначно оценки дать невозможно, так как идея не нова: переход от обычной синематографичной камеры на любительскую (в данном случае, на камеру iPhoneХ). Конечно, это не выглядело, как в лучших шедеврах Жоры Крыжовникова, но это было странно. Да, но почему все киноделы прибегают к обычной? Следующим минусом я считаю — сценарий. Хотела бы уверенно заявить, что сценарий прописан не качественно, в особенности диалоги. Йоав рассказывает повесть о Гекторе, обрывая то и дело на интересном, а потом оказывается, что он сам не знает, чем заканчивается история. Действия героя двухчасовой эпопеи чересчур абсурдны, лишены смысла и вообще не нуждаются в объяснении. Только после пережевывания сути картины, невольно начинаешь понимать, что хотел донести автор. Мне кажется, лента могла получиться сильной, если бы ни опошлили первые 2 минуты картины, а ухватились за главного героя и грамотно раскрыли его. У потенциального зрителя не вызывает никаких эмоций ни главный герой, ни его рассказы, ни его флешбэки, ни взаимоотношения с другими героями, ни его отношение к Израилю. Можно сделать вывод, что картина об олухе Йоаве не занимательная, не стоящая ни зрительских симпатий, ни 370? в столичном кинотеатре. Единственной компенсацией за потраченное время на никчемные реплики героя для зрительского глаза, по мнению франко-израильского режиссёра, является посвященная треть экранного времени темы sexuel rеvolution. Та тема, которая есть в почти каждой вышедшей или только выходящей в прокат картине. Та тема, которая все еще интересна зрителям западного общества. Возможно, я сужу со своей колокольни, но обнажение героя в прямом смысле несколько находит во мне отторжение. Нет, красота нагого аполлона не отвращает моё восприятие этого мира, но я могла прочувствовать картину и без этого. Сюда можно и отнести развивающуюся сюжетную линию о молодой «шведской» семье из беженца и бывшей некогда пары, о которой всем так глубоко не наплевать. Иногда не понимаешь, почему западной публике это ещё не осточертело, если они с этим сталкиваются в каждом фильме/сериале? Зачем эти акценты?

Многие критики и журналисты пишут о том, что фильм «необычайно сексуальный». Но могу возразить, чтоб фильм стал «сексуальным» необязательно для этого оголять главного героя и показывать эротику. Стоит показать чувства, эмоции и уже само желание. А что показано в картине — так это история без чувств и даже без намека на них. Более того, был показан холодный расчет — герою нужна свобода и признание, а за это нужно расплачиваться своей свободой и телом.

А в этом и отражается наша нынешняя современная жизнь. Чувства не интересуют никого, хотя разве сексом кого-то удивишь?

Все упрощается до такой степени, чтоб каждый imbеcile понял. Упрощение заставляет нас тупеть и возвращаться на раннюю ступень нашего развития. Но как мы того ни хотим, этот процесс начался во всех сферах нашего общества

Когда вышел американский фильм Вонга Кар-Вая «Мои черничные ночи», Ольга Лобач сказала, что азиатский режиссёр, попав в США, мгновенно уловил суть: страну населяют люди без корней. Это знание вылилось в историю без конца и начала, в мир, в котором у главных героев нет родителей, предыстории и дома. Нация «перекати-поле».

В картине «Синонимы» (Synonymes, 2019) ощущается то же щемящее чувство уходящей из-под ног почвы. Израильтянин на французской земле ищет сердце Парижа; бродит, уставившись в пол. Он пере-придумывает собственное прошлое, заглядывая в словарь. Ходит по чужим улицам, мечтая вписаться, стать одним из. Но есть что-то с большей гравитацией: оно мешает и не позволяет выйти в новое пространство полностью.

Я сам странник, сменивший десятки квартир, комнат, закутков и постелей. Мир «Синонимов» мне, с одной стороны, понятен: давящая серость неба, случайные знакомые, которые не поздороваются завтра, неуютные утра после ночёвок на окраинах. Что для меня останется загадкой: переход из одного языкового пространства в другое. Кроме слов, которые можно выучить, остаётся миллион подводных течений, которые надобно ловить, расшифровывать, понимать и применять. Иначе ойкумена навсегда останется идолищем из агрессивного асфальта с глазами навыкате.

Тем, кому важно быть со своими (а мы все, по большей части, таковы), в «Синонимах» откроется мир без воздуха. Заполненный по маковку вещами, интерьерами, оттенками и словами, он не позволяет остановиться. Ты падаешь сквозь атомы, настолько пусто вокруг..

Вторая тема ленты — война. Иоав, сбежав из своей страны, в которой война — привычный фон, ускользает в мир без событий. Словно Бенджамин Баттон, он в свои двадцать-с-лишним, «слишком стар» для яростного мира и битв, ему впору размеренная жизнь столицы Франции, её скрытая красота и печаль. Немного прохлады. Остыть от обуревающих чувств и мыслей..

Сказать «не моя война» и свернуться на донышке бутылки.

9 из 10

Одним из основных принципов сионизма является противостояние ассимиляции евреев. Проще говоря, задача тех, кто основал и поддерживает Израиль состоит в недопущении смешения евреев с другими народами вне Израиля, что обусловлено необходимостью наполнения Израиля все новыми и новыми переселенцами. Естественно важно при этом не допустить оттока жителей Израиля. А отток этот очень немалый, ибо на то есть причины — климат в Израиле ужасный, цены на все высокие, война идет постоянно, перспектив развития во многих сферах нет. Кстати, исполнитель главной роли в фильме Синонимы по окончании фильма во Франции жить остался. Видно двери оказались не сильно закрытыми. Сионизму нужно что-то отвечать на тенденцию переезда евреев из Израиля в более благополучные страны и отвечают в том числе пропагандой в кино. Финансируют съемки типа арт-хаусного фильма (там же много всего накручено, всяких фраз разных, все заумно и непонятно — значит, к бабке не ходи, арт-хаус), договариваются с жюри — фильмёшка из Израиля получает приз. Евреи (а им это адресовано) смотрят на достижения израильского кинематографа.

Что видит житель Израиля на экране — приехал молодой, красивый еврей во Францию и что получает? Жизнь в маленькой, полуразрушенной квартире, без солнца (в картине всегда либо дождь, либо пасмурно, что для израильтянина, привычного к солнцу крайне неприятно), в состоянии постоянного голода и отсутствии нормальной работы. Друзья им просто пользуются, а попользовавшись унижают и закрывают двери, не разделив высоких порывов. Зато приходится работать с извращенцами, засовывая себе в попу пальцы. Посмотрит такое израильтянин и скажет — на фиг эта Европа, мне и в Ашдоде хорошо. Вот и это есть истинная цель фильма. Фильм этот безо всякого сюжета, с малопонятными и бессвязными диалогами. Но запутывать, а потом выдавать за высокое искусство мошенники всегда умели, пользуюсь нерешительностью публики. Ребята, король голый, фильм бездарный, не тратьте время на просмотр и там, где жить — решайте сами.

Критик Антон Долин написал о «Синонимах»: «Картина именно о том, как освободиться от контекста национальности. Перестать быть израильтянином и евреем. Превратиться если не в настоящего француза, то в космополита, жителя одного из величайших городов на планете».

Но, если вы посмотрите фильм, то не увидите ни настоящего француза, ни того, как перестать быть евреем. Вы обнаружите сбежавшего из Израиля молодого человека, солдата, который всеми фибрами души желает сойти в Париже за своего, стать французом и космополитом, полноправным жителем дивного европейского мира. Но у него это так и не выходит. Вы увидите его потуги на этот счет, его порывы и объятия — попытки стереть с душевного покрова свой культурный код, станете свидетелями его не лишенной юношеского эпатажа и бытовых тягот жизни, но на вопрос «как?» фильм вам так и не ответит. Главный герой — Йоав — к финалу мало чем будет отличаться от того парня, которого в начале истории чрезмерно заботливые соседи подобрали на обочине жизни, и дверь перед ним по-прежнему будет заперта.

Оказывается, картина израильского режиссера Надава Лапида «Синонимы» наоборот, вопреки словам популярного киноведа Долина, как раз о том, что сбегать из родного дома так, как это сделал Иов — бессмысленно. Более того, губительно, подобно другому персонажу, побратиму Йоава — Мишелю, искать гармонию и радость на чужой земле, в чужих глазах и чужих жизнях. Эпизод, в котором Мишель заглядывает в лица пассажиров в метро, с точки зрения автора картины отвратителен, именно так он его позиционирует перед зрителем. Омерзителен и адюльтер Йоава с девушкой Эмиля, начинающего писателя, который всячески Йоаву помогает и по-своему влюблен в него. Новоиспеченный парижанин готов лезть на вершину своей мечты по головам, и в этом также читается осуждение автора. Лапид четко показывает — вся эта затея безумна, вся эта погоня за Парижем — несостоятельна. Вся бессмысленность и беспощадность выбранного пути в глазах отца, который приехал вразумить сына.

Фильм затрагивает невероятно сложные и глубокие темы, которые волновали и в кино, и в литературе многих, самых разнообразных авторов. Здесь и поиск молодым человеком самого себя, тема его разрыва с прошлым, домом и местом рождения, тема отчуждения своей культуры, веры. Лапид точен в том, что таких людей нам, как правило, жаль, потому что истинного счастья они, отрекаясь от своего мира, в чужом так и не находят. Автор задается вопросом — ради чего все это? И то, что его герой оказывается в тупике, лишь подтверждает — ответа у автора нет.

Париж в «Синонимах» по-осеннему красив, лиричен и холоден. Серые ребра мостовой не сулят прохожим ничего утешительного. Жизнь большого города — тяжелая и кропотливая работа, размеренная суета, которая не приемлет затуманенный разум и разрозненные мысли. Йоав с этими мыслями никак не соберется. Одних лишь его злости, вороватости, смелости и напористости здесь несказанно мало. Автор ретируется как раз на таком — злом и безудержном моменте, оставляя за собой открытый финал. Может быть, Йоав и станет когда-нибудь настоящим парижанином, но это и впрямь уже будет совершенно другой человек. Не сам Иов, а всего лишь его синоним.

Этот фильм был таким долгожданным и нашумевшим, а я так давно не смотрел французских фильмов про Париж и его горожан, наполненных многозначительной недосказанностью и утонченной картинкой, что просмотр обязывал получить толику наслаждения, хотя бы эстетического.

И так бы оно и было, если бы в него не ворвался весьма недалекий израильтянин Йоав.

При всей моей любви к французскому авторскому кинематографу, здесь я не смог заставить себя полюбить ни главных героев, чье поведение балансирует на грани симпатичной странноватости и абсурдистским клише, чаще скатываясь в последнее, ни образность и метафоричность, которые то становятся слишком очевидными, то, наоборот, уходят далеко за пределы понимания, так ни разу и не попав в меня как зрителя, ни сюжет, напичканный ненужными сценами и далеко не самым интересным повествованием.

Фильм кажется рваным и бесцельным, главный герой — без какой-либо мотивации, и это вполне объясняет ход сюжета: ни к чему не шел, ни к чему и не пришел. Проблемы эмигрантов могли и должны были быть показаны, но вместо этого мы лицезреем набор счастливых случайностей, которые и помогают главному герою выживать. Здесь нет выстраданности результата или горького осознания поражения — есть только заурядные спонсоры эмигрантского беззаботства и их личный благотворительный проект, который должен был умереть в самом начале фильма, трансформировав полный метр в короткий, а громкие заявления о национальной идентичности — в последствия собственной глупости и неготовности жить гибко.

2 из 10. За намерения.

Искать в «Синонимах» Лапида, в этом звенящем недомолвками фильме, лишь национальные тему, идею и логику – это все равно что его купировать. Голый и почти мертвый, по крайней мере, остылый, как мертвец, Йоав в начале истории – это не просто человек, который стёр, смыл с себя свою прошлую участь и судьбу, изъял их вместе с национальной идентичностью. Чужые одежда, жилье и язык, чуждая работа и еда, отчуждающие от самого себя связи и отношения – не просто метафоры невозможности смены национальности (как пола, времени или планеты). Все это слишком простые смыслы, которые легко считываются, и этой легкостью от многих закрывают главное. Как быть антониму в мире синонимов? Стоит ли становиться синонимом тех, кто без боя дал стереть себя, свою противоречивость, свою индивидуальную сущность ради лжекомфорта и лжесвободы, сам себе, как добровольный пораженец и раб, вынес диагноз: я скучен, банален, стерилен, сер?

Помните, Йоав стоит возле вертушки с красивыми (явно для туристов) открытками? На них промелькивают Наполеон и Курт Кобейн. Они синонимы?

Да! Они родственны в решимости позволить себе все, они равны в свободе, неком сверхчеловеческом статусе, который потом наткнулся (как и любой бунтующий романтизм, ненавидящий рамки) на разочарование и трагедию – дуло Святой Елены… В то же время они являются антонимами многих людей, скучных, банальных, серых. Они такие же, как наш герой, так и не ставший синонимом Франции, зато в своей антонимичности ей (а не только Израилю) обретший свою истинную индивидуальность, избавившийся от иллюзии, что счастье – это быть синонимом тех, кто кажется безупречным.

Да, в начале истории цель героя довольно примитивная, плоская: убью в себе еврея, совершу обрезание родины, пройду добровольную лоботомию, стерев иврит и историческую память, сжав в кулак сердце, вырву из него семью. Не подобную ли ампутацию памяти из-за смерти любимой и ненавистной жены (как акт духовного самоубийства или самоизнасилования) пытался учинить с собой герой Марлона Брандо в «Последнем танго в Париже» (носитель столь же яркого пальто и столь же кричащей идеи абсурда)? Как поначалу мыслит Йоав? Выучу чужой язык, вольюсь в чужую струю, стану кем-то другим, из еврейского пепла воскресну французским фениксом, приживусь в культурной, свободной, открытой, непохожей на Израиль стране, для которой границ (и войн по их поводу) не существует, а потом буду похоронен на парижском кладбище, смешаюсь с французской землей… Но ему не стать таким, как француз Эмиль, который чувствует себя безысходно банальным, не способен рождать собственные истории, которого отформатировала скука. Кто, будучи молодым, стар и немощен, как вся Европа…

«Синонимы» о всяком времени, для всех и обо всех, кто задумался, кто возмутился, оскорбился, вступил в яростную схватку с обступившим со всех сторон «мировым безобразьем». Кто в идеалистическом поиске синонимичного звучания (согласия, единства) попал под сизифов камень. Кто, став на путь такого поиска, стал наматывать бесконечные гекторовы круги возле стен Трои. Есть оборот «бег по замкнутому кругу»? Главный его синоним – Абсурд. Слово, боготворимое французскими экзистенциалистами. Второе имя Франции, Израиля, планеты, человека, на ней живущего. Вот что воистину делает всё здесь синонимами. Роднит и отрицает, убивает… всех. Даже тех, кто под звуки классической музыки в атмосфере всеобщей глухоты, иллюзорной свободы и тотального рабства, думает, что живет в цивилизованной и великой стране, в до неприличия нормальном мире…

Есть ли выход у Йоава (если этот выход не Франция)? Не тупик в финале его родина? Насколько оптимистично звучит фильм Надава Лапида?

Альбер Камю когда-то задал человечеству острый вопрос: «Разве абсурдность жизни требует избавления от нее при помощи надежды или самоубийства?» Прочувствовав и пережив весь абсурд своего Израиля (апогей абсурда: молитва «аллилуйя» в устах почти стриптизерш и адский смех мамы Йова на кладбище), герой решается на самоубийство в качестве еврея, так как сильна надежда от абсурда избавиться, став французом. И тот, и другой выборы (и самоубийство, и надежда) оказываются никуда не годными. Абсурд везде. Легкая логика смены судьбы (с еврейской на европейскую) сменяется честной и трудной нелогикой одиночества человека как такового. Нелогикой Гектора, который остановил бег по кругу и больше не желает находиться спиной к опасности, нелогикой Сизифа, который больше не хочет катить камень в поисках лучшего места на земле, истинной правды, родины, национальности.

Итак, ни надежда, ни самоубийство перед лицом абсурда не выход. Есть что-то третье.

«Судьба моя – я сам». Я сам своя родина, своя правда и своя свобода, своя Франция.

Перед нами не просто философское кино – кино экзистенциальное, подводящее мысль к пределам, доступным для нее. И вслушиваться на самом острие этой границы в диалог, который ведут главные герои театра жизни: Абсурд, Смерть и Надежда. В ходе их диалога выясняется, что мир, претворявшийся великолепным, на самом деле жалок, интересные люди – скучны, свободные – недалеко ушли от рабов, великодушие любви и дружбы – всего лишь прикрытия ревности, честолюбия, эгоизма и зависти (все это мелкочеловечье читается в треугольных отношениях героев). Ощущение прекрасного нового мира сменяется на ощущение мира абсурдного, где индивидуальная позиция героя для всех - безумие Чацкого (горе от ума, от честности). Истинный талант, ум, справедливо разъяренный творящимися вокруг хаосом, ложью, видит в Йоаве лишь режиссер.

Два раза наш герой получает болезненную пощечину абсурда (а то и выстрел в лицо). Первый раз – на унылом занятии для иностранцев, желающих стать французами (стерильная демократия, серая свобода - урок, напоминающий спектакль для умственно отсталых). Второй – когда слушает классическую музыку на концерте, где играет Каролина: механичность жестов, стерильность звуков, бессмысленная пантомима человеческого оркестра в мире пустом, глухом и мертвом, где каждый – заложник/раб навязанной лжесвободы: сексуальной, гендерной, политической, этической, эстетической, религиозной… Реакция на оплеуху абсурда – Тошнота. И точная догадка, что ты везде Посторонний.

После таких оплеух есть реальный шанс проснуться. В смысл, в осознание себя, в ответственность, избавиться от иллюзий, стать не гражданином Франции (ее величественные декорации для героя рушатся, когда дверь Эмиля захлопывается навсегда), а жителем вселенной абсурда, испить до дна чашу «первобытной враждебности мира» (А. Камю), сменить инфантильный вопрос «Зачем я еврей, а не француз?» на мужественный: «Зачем я живу, а не умираю?»

Многие философы считают, будто первым делом разума является различение истинного и ложного. Фильм Надава Лапида о том, что в мире абсурда они подчас неразличимы, как синонимы. И только тот, кто пошел на риск максимальной честности и свободы, решится крикнуть всем «Я антоним!», взорвавшись бунтом в мире унифицированных, как номера в замятинском романе, синонимов.

Фильм «Синонимы» взял главный приз Берлинского кинофестиваля «Золотой медведь».

Картина о том, что не все хотят войны. Тема больная, заезженная, трудная. Тем, кто пороху не нюхает, тому не понять. Но израильский режиссер знает, о чем говорит: он сам прошел через все трудности миграции. С первых кадров кажется, что это история про сказку. Молодой еврей покинул родной Израиль и приехал в Париж.

И с первых кадров думаешь, за что же так везет простому израильскому парню, которому уже и сочувствовать не хочется, но потом все становится ясно. Иов сбежал от войны, сбежал без оглядки, окончательно и бесповоротно, как он думает вначале. Война опостылела ему. Она испепелила в прах все жизненные теоремы, которые он стремился доказать. Он больше не знает «во имя чего». Она не просто разрушила его страну, она убила в нем стремление защищать свой народ, и начисто стерла весь патриотизм из его личного сознания. Все оказалось настолько плохо, что герой хочет забыть, что он еврей, забыть свой родной язык, он с усердием отличника учит французский. Его цель — выкинуть из памяти землю, которая стала синонимом войны, и все, что связано с ней. Если раньше он был воин и защитник, то теперь в незнакомой стране ему предстоит найти себя.

Когда его новый французский друг Эмиль спрашивает его, что он будет делать, его ответ заранее подготовлен: «просто буду французом». Собственно, уже неважно кем быть, лишь бы запаха войны не чувствовать. Но можно ли стереть национальную идентичность? Можно ли забыть свой родной язык? Забыть язык -это как сделать пластическую операцию на мозге. Чем больше он пытается это сделать, тем сильнее в нем проявляется любовь к родине, и он снова чувствует боль за ее будущее.

Нельзя отвернуться от страны, которая тебя взрастила и воспитала, тогда ты пытаешься жить, знакомишься, трудишься, учишься, но лавина одиночества и отчужденности накрывает тебя с головой. Потому что язык и культура — это сила, она держит стержень внутри человека, она основа его внутреннего мира, а стремление убежать, спрятаться, укрыться — это слабость, а большие города, как, известно, не прощают слабости. Он не хочет видеть красоту Парижа, чтобы не влюбиться в него.

Поэтому Иов находит одну работу, другую (ничем не брезгуя, между прочим), но это все не то. Разве это он имел ввиду, когда говорил «просто буду французом». В чем теперь его сила, когда он убежал от войны, а его братья остались. Это философский вопрос, который задает режиссер. Как проявить свою мужскую сущность, когда агрессия есть, а убивать некого.

Иов спасается бегством, но в стране, где девиз «свобода-равенство-братство», всего лишь слова, а гимн пропитан все той же войной и мщением, он понял, что попал в тупик. Он не в силах отказаться от Израиля, и не в силах принять Францию с ее фиктивной толерантностью, фальшивым равноправием и мнимой свободой. Здесь все пронизано ложью, а дверь к свободе для него наглухо заперта. Слова Марсельезы пронизаны милитаризмом, от которого он безуспешно пытается избавиться (Против нас тирания, Кровавое знамя поднято, гражданам оружие, тренируйте свои батальоны и так далее)

Конец фильма драматичен, как весь арабо-израильский конфликт. Люди рождаются, чтобы носить оружие и стрелять из него. Несмотря на то, что война уже всем стоит поперек горла, в израильской армии не хватает солдат, а евреями теперь объявляют всех, и по отцу, и по матери. В современном мире прошла эпоха больших войн, казалось бы, что все границы поделены, но это не так. Мы знаем, что от России все хотят оторвать кусок, но более дипломатичными способами. Ближний восток — это не Европа, здесь переговоры принимают за пустую болтовню, а жизнь за театр боевых действий.

Святой город Иерусалим, безусловно, только предлог для продолжения войны. А что еще делать людям в жаркой пустыне, где ничего не производят и не продают, кроме того, как отбивать друг у друга жалкие клочки земли, приводя в оправдание свою религию. В исламе все войны священны, а иудеи живут по Ветхому завету, который, при внимательном прочтении является настоящей «кровавой баней», где «око за око» и прочее, где всемогущий бог «наполняет гневом сердца людей».

Фильм довольно скучноват, но интересен тем, что мы очень близко рассматриваем симпатичного парня. Нам специально показывают его обнаженным много раз, чтобы мы увидели его уязвимость и ранимость, обычную беззащитность любого мигранта в чужой стране. Он просто человек со своей национальностью, который очень хочет жить по-другому, но не знает как. Чем сильнее Иов хочет стать французом, тем сильнее эта культура его раздражает, своей терпимостью, свободой поведения, раздражает даже город своей красотой, так сильно, что он ходит по улицам с опущенной головой, отказываясь смотреть по сторонам, тем активнее его корни пробуждаются в нем.

Дело в том, что, стать космополитом, то есть гражданином мира, человеком без дома, без племени еще можно, а вот без национальности невозможно, да и не нужно. В другой стране могут быть лучше условия для жизни, для работы, для отношений, другая страна даже может стать твоим домом, но отказываться от своих корней, своего языка — это предать не только свою родину, но и самого себя

Весьма интересный фильм, освещающий одновременно кризис Европы и кризис идентичности.

Надав Лапид в своем фильме поднимает даже не столько (актуальную в эпоху глобализации) проблему утери культурной и национальной идентичности, но гораздо более необычную проблему — потребность эту идентичность изменить. И на что только не идет герой ради этого! И все-таки чужая культура оказывается отделена прозрачным, но жестким барьером.

Интересна игра актеров. Идеально легко и естественно играет только Кантен Дольмер. Игра Тома Мерсье находится на грани легкости и тяжеловесности, но именно такой подход позволяет наиболее точно передать переходное, даже преобразовательное, состояние главного героя.

Более того, очевидно, что режиссер — настоящий художник: он постоянно экспериментирует с формой подачи материала, строит нестандартные кадры, а что важнее всего — за формой у него практически всегда стоит содержание. Будь то одежда французских героев, или подвижная камера, фиксирующая Париж, или диалоги героев.

Одним словом, это многослойный и довольно новаторский фильм, дающий необычную трактовку необычной проблемы.