Рецензии

Фильм казался скучным, но в какой-то момент меня прорубило и дальше сидел с выпученными глазами, очень внимательно вникая в то, что происходило на экране. Снято в оригинальной форме, что-то медленное ползет по экрану, любителям боевиков, определенно, на таких фильмах придется нелегко.

В полной мере перед нами предстает шведская государственность и, судя по всему, режиссер претендовал на нечто большее, замахивался на государственность мировую. Порождение социализма и правильного образа жизни - ходячие мертвецы ходят по городу и постоянно повторяют одно и то же. В кафе въезжает разудалый король Карл верхом на коне. Эта игра в войнушки со своей детской бравадой лишний раз напоминает о вырождении в стране, которая должна была быть счастлива, ибо воевала последний раз триста лет назад. С кем воевала, да с русскими же!

В литературе и вообще до сих пор среднестатистическому шведу видится россиянин главным врагом, что нелепо до комичности, как в случае с ребенком, которого до седых волос пугают бабайкой. Маразм имеет шведскую национальность и у него все распланировано, вся жизнь. смерть и то, что после нее. Стеб получился классический, но фильм все же не для всех.

10 из 10.

Мы часто сталкиваемся с ситуациями, когда, наблюдая за кем-то, мы начинаем оценивать его действия, его поступки, подвергая критике их правильность, и не задумываясь над тем, что кто-то может также наблюдать за нами. Человеческая природа – это вообще большая загадка, и иногда полезно взглянуть на себя со стороны, как это попытался сделать шведский режиссер Рой Андерссон в своей экзистенциальной комедийной драме «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии».

Синопсис Тридцать девять, на первый взгляд, несвязанных друг с другом скетчей, повествующих о разных жителях Швеции, занимающихся своими делами и заботами. Связующим сюжетным звеном служит лишь странная пара друзей – вечно с трагическим взглядом торговец никому ненужной утварью и его плаксивый товарищ. Неспешно они слоняются по городу, наблюдая за причудами окружающих их людей.

Говоря об игре актёров, на самом деле, не знаешь, что сказать, поскольку в фильме как таковой игры нет. Скорее, это мастерски поставленная импровизация, в которой независимые актёры попытались передать комичность и абсурдность современного общества, читающего нотации о том, как правильно жить, но в действительности не имеющего ни малейшего понятия, как это делать. Тут тебе и эти два друга неудачника, и учительница танцев, бесцеремонно пристающая к своему ученику, а пассажиры парома, не выражающие сочувствия по поводу недавней смерти своего «коллеги». Все исполнители статичны и, скорее, играют роль участников большой инсталляции.

После просмотра можно с уверенностью сказать, что режиссер Рой Андерссон обладает своим авторским почерком, который сможет понять не каждый зритель. Даже я во время написания этой рецензии до сих пор пытаюсь осмыслить увиденное. Во-первых, стоит отметить статику фильма на всем его протяжении. Неспешные движения героев, смотрящие куда-то вдаль взгляды, вкупе с серо-желтым фильтром придают фильму ощущение остановки времени. Во-вторых, на протяжении всей картины ты невольно пытаешься уловить смысл в том или ином кадре или фразе. Иными словами, фильму присущ символизм, который еще больше заставляет обдумать увиденное.

Отдельное слово стоит сказать о сценарии фильма. Как уже стало понятно, фильм представляет собой что-то наподобие альманаха, состоящего из нескольких скетчей. Большинство из них связано между собой лишь одной общей сюжетной линией, повествующей о странных друзьях-торговцах никому ненужным хламом. Однако в каждом из скетчей мы видим ту или иную знакомую нам сторону жизни. Скорее всего, Рой Андерссон, написавший сценарий, решил высмеять то, как мы превозносим материальное над духовным, как привязываемся к мелочам, как гоняемся за безответной любовью. В то же время Андерссон словно корит общества за утрату исторического сознания, за забвение подвигов прошлого, предопределивших настоящее.

Итог В общем и целом «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» - это классическое интеллектуальное кино, во время просмотра которого нужно немного отключить сознание и особо не вникать в каждую деталь происходящего. Скорее всего, каждый зритель поймёт это кино по-своему. И видимо, в этом основное достоинство этой картины.

7 из 10

Смерть и желания, глобальные проблемы и мелкие бытовые вопросы сплетаются в один круговорот событий, который в итоге является жизнью.

В этом фильме с такой ироничностью показаны большие и малые неудачи людей: в одном и том же кафе у двух друзей не получается продать свой товар, а Карлу 12 не удаётся выиграть войну. Что ж, война у каждого своя. В итоге все оказываются маленькими людьми, которые пытаются вершить историю: мировую или свою собственную, ничтожную в глазах вселенной, но невероятно значимую для них самих.

Поражение в бою или неудача в любви - горе будет одинаковым. Слёзы пролиты, сердце разбито.

Жизнь проходит, приходит смерть, а проблемы человечества остаются. И круговорот жизни, ничего не замечая, продолжает двигаться дальше.

- Разве сегодня среда?
-Да, сегодня среда.
- А я думал четверг.
- За этим нужно следить. Сначала понедельник, потом вторник, потом среда, а затем четверг. За этим нужно следить иначе воцарится хаус.

Рой Андерссон показывает, как течение жизни идёт прямо сквозь людей, не взирая ни на что. Человек умер. Но что же теперь делать? Он заплатил за свой обед. Кто будет его есть? И эту проблему нужно решить тем, кто остался жить дальше, они обязаны справляться с трудностями. Ведь это жизнь и она не собирается останавливаться из-за смерти одного человека. Кем бы он ни был.

В одном из эпизодов девочка пересказывает стихотворение: голубь сидел на ветке и размышлял о том, что у него нет денег. А потом полетел домой. Как и все люди, создавая свою судьбу, верша историю на пути домой, размышляют о своих неудачах.

В этом фильме все люди похожи на маски: выбеленные и без эмоциональные. Человечество - вот единственный персонаж в этом фильме - положительный и отрицательный, счастливый и несчастный. Жизни людей в этом фильме равны, потому что когда-нибудь обрываются. И не важно, когда придёт смерть: во время открывания бутылки вина или в бою. И не важно кто ты: парикмахер или генерал. Круговорот жизни захватит тебя и приведёт к неизбежному концу, после которого люди будут жить дальше и наступит следующий день. Возможно, это будет среда.

8 из 10

Несмотря на громкую премьеру фильма в Москве, завершающая часть экзистенциальной трилогии «Живущий» шведского режиссёра и сценариста Роя Андерссона «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» изначально не могла претендовать на широкую аудиторию и востребованность в российском прокате. Даже учитывая факт наличия престижной премии «Золотой лев», полученной на Венецианском кинофестивале, обширной ретроспективы в Москве и Петербурге в честь великого режиссёра и книги Антона Долина «Рой Андерссон. Похвала банальности». К настоящему времени процент российских зрителей, интересующихся качественным кино, крайне низок и значительно уступает традиционным боевикам и комедиям, которые так успешно окупаются в кинотеатрах.

Как и в предыдущих частях трилогии («Песни со второго этажа» и «Ты, живущий») творение Андерссона выделяется характерной для него оригинальностью. Множество коротких, казалось бы, никак не связанных друг с другом эпизодов, длинные паузы между репликами, несуразность ситуаций и, конечно, поэтичный юмор – все это напоминает театральную постановку, которая очень точно отражает окружающую действительность. У каждого из героев трагикомедии есть собственные желания, какими бы абсурдными они ни выглядели. Кому-то нужна победа над русскими, другие нуждаются в деньгах, третьи жаждут выпить в баре у Лотты. Один только голубь неизменно сидит на ветке и продолжает размышлять о сути человеческого бытия. Невольно напрашивается строчка из стихотворения Лермонтова: «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Андерссон умело демонстрирует всю жестокость, нелепость и бессмысленность людского существования. Люди в его понимании – часть некоего серого и бесполезного плана, марионетки, призванные топтаться на одном месте без возможности сдвинуться вперёд. Вне зависимости от года и века они пытаются найти несуществующие ценности в мелочах (вроде дней недели), игнорируют важное, а потом неспешно продолжают скучную рутину, которую вполне может разнообразить путёвка на тот свет. Непроизвольно история Андерссона представляется в виде компьютерного квеста с концепцией замкнутого круга, пройти который попросту невозможно, а счастливый финал выглядит слишком утопически.

8 из 10

26-летний Рой Андерссон покорил и критиков, и зрителей, и жюри престижного кино-фестиваля в Берлине своим кино-дебютом, «Шведская история любви» (1970). Но вполне заслуженный успех привёл молодого шведского режиссёра в творческий тупик, потому что делать традиционное кино ему было уже неинтересно, а в каком направлении двигаться дальше, он ещё не знал. После провала второго фильма, экспериментального и мрачно-абсурдистского “Гилиапа', Андерссон ушёл из большого кино на 25 лет. Все эти годы он снимал рекламные ролики, став мастером супер-короткого формата, доведя до совершенства использование каждой секунды и каждого миллиметра пространства кадра. Отточенная лаконичность и минимализм стиля придавали легкость и оживлённость даже гнетущим темам, которые Андерсон часто использовал при съёмках рекламных клипов. Их успех помог ему основать и финансировать в Стокгольме студию 24, своего рода, храм независимого кино. Будучи режиссёром, сценаристом и продюсером в одном лице, он снимает здесь то, что хочет и как хочет, не оглядываясь на сроки. Начиная с 2000-го года, Андерссон 'явился' кинозрителям, как мимолётное видение, всего с тремя полнометражными фильмами, составившими 'трилогию живущих.'

Открывает трилогию трагифарс «Песни со второго этажа», в котором Андерссон создал кино-апокалипсис в отдельно-взятом городе, возможно, Стокгольме. Фильм состоит из 52 отдельных эпизодов, каждый из которых снят в манере, присущей рекламным роликам Андерссона, одним кадром, неподвижной камерой. Вторая часть трилогии, 'Ты, Живущий', этo ещё одно собрание коротеньких миниатюр, снятых в том же минималистском эффективном стиле. В обeих картинах Рой Андерссон пристально вглядывается в человечество, моделью которого стали ничем не примечательные жители больших и грустных шведских городов. Их трагикомическая абсурдная реальность легко переходит в сновидения и обратно, ведь слова 'мечта' и 'сон' звучат одинаково в некоторых языках, а в снах мечты сбываются. В обоих фильмах Андерссон экспериментирует с формой, следуя ассоциативному видению, в отличие от более традиционной нарративной структуры. Его привлекает живопись, и он творит кинo как живописные полотна, пробуя разные углы зрения, концепции, диалоги, персонажей, цвета, позиции, заполняя в равной мере и передний и задний план кадра. Всё это предполагает активное участие в просмотре зрителя, которому следовало бы иметь несколько пар глаз, чтобы не упустить малейших деталей происходящего во всех измерениях кадрового пространства Роя Андерссонa.

В заключительной главe трилогии живущих, 'Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии', вышедшем через семь лет после 'Ты, живущий', Рой Андерссон продолжает исследовать человечество, свой излюбленный объект, и искать ответ на вопрос, что такое быть живущим, в чём смысл бытия? Фильм, в котором он, как всегда, стремится заполнить парадоксальный пробел между воображаемым и реальным, несёт печать его неповторимого стиля и представляет собой своеобразный кино-триптих. Первая створка обещает три встречи со смертью и честно выполняет обещание. Закрывается он несколькими метафорами изобретательной дьявольской жестокости которую хомо сапиенс проявляют по отношению к тем, кого считают существами низшего порядка. А между двумя створками триптиха, двoe бедолаг коммивояжёров бредут из одного сюрреального эпизода в другой, из действительности в вымысел, из современного Гётеборга, в прошлое. По дороге они пытаются продать таким же бедолагам до смешного дурацкие сувениры, чтобы помочь тем развлечься.

По признанию режиссёра, название фильма, 'Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии', навеяла известная картина Питера Брёйгеля 'Охотники на снегу'. Но если вдуматься, творчество Брёйгеля послужило вдохновением не только для заключительной створки кино-триптиха Роя Андерсона. Все три фильма - это оживший Брёйгель. Подобно последнему великому художнику Северного Рененнсанса, Андерссон рассматривает пейзаж не просто как декорацию, но как арену, на которой разворачивается человеческая драма. Потому так важны для него выцветшие серо-зелёнo-бежевые тона больших городов, где разыгрываются его трагикомические миниатюры. Так же как и Брейгель за сотни лет до него, Андерсон трактует важнейшие события в жизни индивидуума, включая смерть, как всего лишь незначительную деталь в ничем не нарушаемом ритме вселенной. Картины Брейгеля и фильмы Андерссона роднит совмещение временных и пространственных пластов. Потому и воспринимается в 'Голубе..' как должное, 'захват' бара в современном Гётеберге бравыми войсками совсем юного шведского короля-воителя Карла XII, начавшего блистательно Северную войну с битвы на Нарве, а затем, через девять лет, прошедших незамеченными для посетителей того же бара, снова остановившегося в нём после бесславного разгрома под Полтавой. И если вглядеться внимательно в происходящее за окнами бара, то заметишь группу слепцов с одноимённой картины Брейгеля, каждый из которых держится за плечо впереди влачащегося нa дороге в никуда вслед за шведскими солдатами с понуро поникшими головами вepxoм на едва перебирающих копытами лошадях. Изображение человеческих слабостей, пороков и глупости было одной из главных тем в творчестве фламандского художника. То же можно отметить и в тщательно отделанных кино-виньетках шведского режиссёра, более сотни которых составили экзистенциальную трилогию, ставшую ироническим комментарием к бесцельности и бессмысленности человеческой деятельности. А, может быть, и самого бытия.

Андерссон обладает даром делать такое же смешное кино как и серии «Монти Пайтон», только в более медленном темпе, этакий Монти Пайтон на депрессантах, но неожиданный поворот, внезапно высвеченная деталь, и мгновенно понимаешь, что это смех сквозь слёзы. Особенно, когда режиссёр без прикрас и без нажима показывает изощрённую жестокость, на которую способен 'человек разумный' по отношению к себе подобным и к братьям нашим меньшим, а также безысходность, с которой большинство из нас сосуществует. Откуда в нём такое понимание пассивного отчаяния, покорной смиренности? Ведь не кидался ни ему, ни его стране на плечи век-волкодав. Ответ, возможно, в том, что несмотря на мгновенно узнаваемую и кажущуюся однообразной артистическую манеру, Андерссон многолик и уникален: истинно шведский мастер, он универсален в глубоко гуманистическом видении человека, его бытия и истории как живой реальности. Жизнь исполнена неадекватностью далёких от совершенства людей по отношению к досаждающим им, пусть и привычным, ситуациям, объектам и поступкам. Её проявления могут казаться странными, забавными и даже трагичными в своей ординарности. Именно о них снимает кино Андерссон во всеоружии своего уникального стиля, в парадоксальной абсурдистской манере, которую называет кинематографом тривиальной заурядности. Несмотря на серьёзные, философские темы его картин, Андерссон благославлён умением говорить с улыбкой об экзистенциональной тоске и сочувствующим пониманием маленького человека, жалкого неудачника. Главная цель его кино - озвучить этого человека, символизирующего нас всех. Дать ему голос и возможность быть услышанным и выслушанным. Пока он ещё живущий.

Последний фильм трилогии о смерти и безысходности, или о нерешительности, или о пустоте, или об отсутствии внутреннего мира и пафосе мира внешнего. Стиль, выбранный когда-то шведом, оказался идеальной пессимистичной моделью общества, из которого нет выхода, которое выглядит как дикая природа, с ползающими змеями и проглоченными ими ящерицами. Символизм Андерссона раскрывает все скрытые масти шведского кинематографа, привычно смутного, неспешного и строгого, облачённого в выцветший пиджак, в карманах которого лежит изъеденная молью правда и предписанная ею действительность.

Очередная нарезка коротких сцен, в этот раз о коммивояжёрах, об очереди поцелуев, о королевиче в баре и о пересказанном стихотворении. По прошествии времени Андерссон не поменялся. Он и не собирался меняться — все четырнадцать лет, если брать от выхода «песен», в целом, их наберётся около двадцати, были посвящены образу «идеального» комического отвращения, составлению маленьких незатейливых композиций, стремящихся к гибели. Оставалась неподвижна камера, невзрачные человекообразные существа копошились по всему кадру, что приходилось всматриваться в плоскость их лиц, двери на заднем плане открывались и закрывались, мимо окон двигались прохожие и теплилась жизнь. Любая марионетка, появляющаяся у Андерссона на экране, даже в секундном отрезке, была угнетена изначально.

При оставшемся подходе, «Голубь» изначально самый сознательный фильм трилогии, что обуславливается разделённой текстовой частью на отрезки, в которых вложен всё тот же свой, особенный смысл, который, кроме как общими словами, расписывающими апокалиптичную пустоту низов, выразить не представляется возможным. При этом, он сохраняет тот же принцип комического сюрреализма, который пересекал две предыдущие ленты. И пусть именно эту картину, наконец, оценили в Венеции, по всей видимости, не желая упустить возможность вручить приз тому, от чего Канны решили отвернуть свой взгляд, в ней происходил всё тот же процесс, имеющийся в авторском труде — каждый последующий продукт очереди снижает свою планку.

В «песнях», компактно сформированных, не было ни одной сцены, вываливающейся из образа, были герои, которых кривая судьбы стройно расписывала, было общее ощущение давящей опустошенности. В «живущем» сцены рассортировались, особо не имея осевых линий. В «голубе» сцены снабжены пояснениями, на главную линию выставлены повторяющиеся персонажи, и присутствующий сюрреализм зачастую, ничем не оправдан, к тому же, практически не имеет комической части, даже несмотря на то, что сцены со стихотворением или королём панически смехотворны.

Однако их рваный ритм, глубина и безвременные промежутки позволяют с увлечением пристально их разглядывать. Именно в этом и проявляется яркость вспышки, с которой фильмы этого шведа выходят на экраны. Он не только смог найти формат, который делит произведение на атомы и последующие молекулы, он ещё и разыскал в угнетении пуританского шведского общества эмпирическое ощущение внутреннего оптимизма.

У меня были большие надежды, начало мне очень даже понравилось, и я подумал,- это что-то новое и необычное. Хуже этого фильма я видел только «Шину» Квентина Дюпье.

«Голубь размышлял о том, что у него нет денег» — пожалуй, лучшее, что было сказано за весь фильм. А еще сцена в витрине, когда женщина повертела пальцем у виска, вот про это весь фильм.

«Кино не для всех» — скажут некоторые, ну и наслаждайтесь, размышляйте о бытии и дальше, а я найду истории гораздо интереснее. Вся философия, что есть в сим шедевре (а она есть, КОНЕЧНО) до ужаса провальна. Всё это можно было обыграть иначе. Меня не волнует даже манера съемки, я люблю эксперименты, но глупый сюжет нет, нет и нет. Здесь куча абсолютно лишних сцен, которые вообще ни о чем не говорят, зачем они? Чтобы хоть как-то дотянуть до положенного времени? Одни и те же фразы, одни и те же пустые лица, одни и те же пустые случаи из жизни. Не трогает даже сцена с вертелем, хотя об этом можно много чего сказать, но всё это не для данной ленты.

Для всех или не для всех, а всё то, о чем хотел сказать режиссер — просто и понятно. Размышлять не над чем, кроме как о том, зачем приходится тратить своё время на это неумелое барахло, и сожалеть «ни о чем»… повезло, что посмотрел я это перед выходным, хотя, КОНЕЧНО, ничего хорошего в этом НЕТ.

P.S. иногда всё же есть над чем можно посмеяться

Фильм начинается с трех смертей, тихих, довольно быстрых и повседневных. С абсолютным отсутствием каких-либо эмоций у окружающих. Далее весь фильм собран из множества отдельных сцен, зачастую несвязанных между собой, а местами и совершенно не входящих в какой-то логический ряд предыдущих и последующих эпизодов. Единственным, что должно связывать все моменты в единую и цельную работу, это часто появляющиеся два неудавшихся возрастных коммивояжера Сэм и Джонатан, которые пытаются продать вампирские зубы и еще некоторые шуточные товары, но делают это настолько топорно, неэмоционально и безграмотно, что, естественно, у них это никто не покупает. И из-за этого они ругаются и мирятся, но делают это с абсолютным отсутствием каких-либо эмоций, отчего местами и не особо понятно, была ли это ирония или сарказм, а может и некое серьезное переживание.

Весь фильм переполнен депрессивными и безэмоциональными людишками, у которых отсутствуют какие-либо цели, мечты и перспективы в жизни. Умирают, ругаются, мирятся, шутят, да вообще всё делают, очень медленно, с одинаковыми интонациями и неменяющимися лицами, что, по всей видимости, должно настроить зрителя на некий философский лад, а на самом деле вызывает недоумение и желание окончить просмотр.

У меня фильм создал впечатление, что автор хотел было снять некоторое количество короткометражек, а потом взял, да и объединил всё в полный ооочень затянутый метр. При этом не особо заморачиваясь со сценарием, так как не чувствуется какого-то единого авторского замысла, как, собственно, нет и сюжета, завязки, кульминации, развязки, да и смысла (кроме, разве что: «жизнь г.. но, и сделать ничего невозможно»). Но всегда же можно сказать, что это артхаус (по названию, кстати, похоже) или глубоко философское кино, доступное к пониманию лишь избранным.

В итоге, не могу рекомендовать фильм к просмотру, за исключением избранных ценителей этого автора или жанра, а также очень терпеливых и жаждущих бесцельно и депрессивно потерять более полутора часов.

За Полтаву и местами саунд

2 из 10

Самой изощренной пыткой древнеримской аристократии был медный бык Фаларида, тогда стоны и крики сжигаемых в нем заживо, проходя через специальные флейты, звучали особенно прекрасно. Это обращение к древней истории — постмодернистски решенный Роем Андерссоном финал, как очерк об опасных экспериментах человечества, хитрый ребус: а если не понял, смотри в начало — как это может произойти: в обнимку с бутылкой или неожиданно, нелепо, где попало, а может быть, ты распадешься до полного безумия, не желая расстаться с накопленными ценностями. Вот и весь выбор, точнее, никакого выбора.

Два странных коммивояжёра средних лет, которых в наше время, скорей всего, назовут бесцеремонно втюхивателями, ходят по свету, предлагая никому ненужные вампирские зубы и маски, в которые они «верят». Они зовут себя представителями индустрии развлечений, дело их безрадостно — ничего кроме проблем не приносит.

Режиссер иронизирует над героями, двигаясь по поверхности, и особенно не проникая в их психологию. Был бы это Ларс фон Триер, неизбежно случилась драма — как последний способ приблизиться к истине. Но в дискурсе постмодернизма ничего такого не требуется, достаточно разложить «ансамбль отношений» из разных частей, как определил эту концепцию Жиль Делез. Это идеально стильный фильм, сам себя формирующий художественным методом глубинной мизансцены.

Действие смело назвать театром абсурда имени Беккета, изобретенным на почве послевоенной депрессии. Так и наши раздавленные герои обречены «вечно» сидеть на краю кровати в своей убогой комнатушке и бессмысленно смотреть в одну точку.

Возвращаясь к Делезу, в философской дефиниции кино, он выделял несколько разных образов — образа-движения, чувства-перцепции и образа-времени. Рой Андрессон, не сделав ни одного крупного плана, автоматически уходит от чувства, чтобы разобраться с кинематографическим временем, вот, мол, — какая бывает относительность и субъективность. Какие странные попадают в кадр люди — всадники на лошадях: «Именем его величества!» — а вроде обычное современное кафе с игровыми автоматами…. Здесь все неправильно и не вполне реально, а центральная история, вообще не вписанная в сюжет, могла бы остаться незамеченной, не будь этого в названии — дети-дауны в театре и рассказ девочки про голубя, «который размышлял о том, что у него нет денег, а потом полетел домой, а потом стих заканчивается».

Именно в этом и заключается посыл режиссера зрителю — вся драма в том, что драмы не будет. И на фоне такой знакомой, почти родной нам депрессии, мы многократно услышим: я рад, что у тебя все хорошо!

10 из 10

Двое безэмоциональных коммивояжеров безрезультатно пытаются продать людям накладные вампирские клыки и мешочки со смехом. Мужчина умирает сразу после покупки обеда, и его пиво соглашается выпить один из посетителей. Король Карл XII заходит в современное кафе перед боем и делает молоденькому официанту недвусмысленные намёки. Привязанную мартышку бьют током в целях эксперимента. Трактирщица Лотта наливает пиво солдатам за поцелуй. Девочка рассказывает со сцены сюжет стиха о голубе с финансовыми проблемами. Старик-филантроп с пистолетом в руке рад, что у его собеседника всё хорошо. Люди на остановке пытаются выяснить какой сегодня день недели. Отставной моряк разговаривает на улице по телефону и не замечает, что в кафе за его спиной рушится чья-то жизнь.

Я очень редко в своих киноизысканиях заступаю на территорию откровенного арт-хауса, и каждый раз оказываюсь к этому абсолютно не готов. Уже не помню, почему я решил, что мне непременно нужно посмотреть фильм «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии». То ли название привлекло, то ли «Золотой лев» Венецианского кинофестиваля, то ли восторженная рецензия Антона Долина, а может и всё сразу. В любом случае, как оказалось, это было смелое решение, учитывая, что «Голубь…» является заключительным фильмом трилогии заметного в узких кругах шведского режиссёра Роя Андерссона, первые два фильма в которой были сняты ровно в той же авторской манере, непривычной для привыкшего к мейнстриму глаза.

И в общем-то всё в этом фильме понятно. Идеи считываются при минимальном напряжении натренированного на поисках скрытых смыслов серого вещества, благо что в целом все мысли здесь на поверхности. Рой Андерссон в серых тонах рисует нам унылое, лишённое красок человечество, погрязшее даже не в пороках, а в тотальном ощущении собственной «незначимости». Герои «Голубя..» обязательно лишены чего-то такого, без чего и жить-то вроде бы невозможно: кто-то обделён эмоциями, кто-то моралью, кто-то чувством юмора, кто-то внимательностью, кто-то милосердием, кто-то открытостью. И ведь ничего — живут как-то. Существуют. Даже находят себе поводы для радости: в собеседнике, в наступившем утре, в рождении ребёнка или в солдатском поцелуе. Хорошая, достойная идея для смелого кинематографиста.

Вот только смотреть это без соответствующей подготовки оказывается тяжеловато. В словаре Даля в качестве примера словосочетания «арт-хаус» вполне мог бы фигурировать именно этот фильм. Полное отсутствие сюжетной линии, минимальные изобразительные средства, статичная, жёстко зафиксированная камера, серые краски, затянутые сцены, в которых на первый взгляд вообще ничего не происходит, странное, неестественное поведение героев в кадре, назойливо повторяющиеся реплики, гнетущий музыкальный ряд: в общем, полный авторский набор. Я всегда стараюсь понять чужие вкусы, вот и сейчас мне в принципе ясно, почему этот фильм может нравиться поклонникам подобного рода кинематографа. Это действительно сильное высказывание, сделанное уникальным, непривычным киноязыком. Но это не просто не моё кино.

Очень сложно советовать этот фильм кому бы то ни было. Кто любит подобного рода кино, тот уже наверняка посмотрел «Голубя…» или занёс в список на просмотр, так как в мире арт-хауса эта лента — событие не из рядовых. А кто предпочитает что-то другое, что-то, где хотя бы есть сюжет, тому, наверное, стоит смотреть эту ленту исключительно из желания расширить свой кругозор и выйти из зоны мейнстримового комфорта. Тоже полезно, хоть временами и очень утомительно.

7 из 10