Рецензии

Продолжая говорить о фильмах, восстанавливающих связь времен, обратимся к работе братьев Паоло и Витторио Тавиани, признанных итальянских киномастеров. Любители Л. Н. Толстого Тавиани на этот раз обратились к трагедии Шекспира. Несмотря на то, что в центре изображения — заключенные тюрьмы, режиссерам удалось заставить их говорить на языке Шекспира по-настоящему. Конечно, фильм может отпугнуть своей затянутой арт-хаусной серединой, но начало ленты яркое, а концовка такая, что о ней можно говорить отдельно. Последние слова в картине поднимают тему преобразующей силы искусства, только ради них можно досмотреть этот фильм до конца.

Уж сколько раз твердили миру о ценности личной свободы. Но человек – животное глупое, упрямое, и с ослиным упорством продолжает бегать по полю с граблями и набивать себе шишки самостоятельно. О невезучих адептах подобного спорта, вступивших в конфликт с законом тоже рассказано немало. Книг и фильмов о тяжелой или не очень тюремной жизни, о загубленных судьбах и погонях за счастьем, удачных и неудачных побегах и забытом вкусе свободы существует бесчисленное множество, однако братья Тавиани представляют собственное видение известной драмы о клетчатом небе.

Однажды в стенах психиатрической больницы появился новый человек. Этот незнакомец с легкостью попирал законы, которые до этого казались незыблемыми, подарил хроникам бьющий в лицо свежий ветер, безбрежную морскую синь и чувство полета, напомнив им о собственных чаяниях и мечтах, почти не видимых сквозь раз и навсегда поставленные диагнозы и пелену лекарственного бреда. Он просто не мог иначе, брызги этого фонтана желания жить разлетались далеко в стороны, заставляя шевелиться даже тех, кто, казалось бы, на это совершенно неспособен. Финал той истории был трагичен, но недаром говорят, что судьба любит повторять свои сценарии, но не любит повторяться.

В фильме «Цезарь должен умереть» место МакМерфи занял режиссер, приехавший в тюрьму строгого режима «Ребибия», чтобы поставить там шекспировскую пьесу. Но в центре внимания не он, а те самые хроники – заключенные, осужденные за особо тяжкие преступления, выступающие в непривычной для себя роли актеров. Они с удивлением открывают для себя мир театра, мир хлестких слов и точных метафор, описывающих такие знакомые, но вместе с тем такие новые образы. Судьбы придуманных неидеальных персонажей и реально существующих неидеальных людей сплетаются между собой так тесно, что кажется, будто герои этого спектакля в спектакле сами с трудом чувствуют разницу между настоящим, проживаемым в рамках постановки и в действительности, но от этого контраст с их прошлым ощущается особенно остро. Однако окунуться в чью-то, не свою, жизнь, пусть и на время, оказывается не так просто. В пещере души слишком мало места, особенно если там уже давно поселился дракон, пресекающий любые попытки выхода за пределы тесного, но по-своему уютного мирка. Безусловно, наркодилер, убийца или мафиози вряд ли мыслят такими категориями, да это и не нужно. Они просто чувствуют: что-то мешает. По-настоящему прожив, пропустив через себя чужую драму, каждый из них невольно убивает своего звероящера, но его предсмертная агония не может не отразиться на мировосприятии хозяина. Именно тогда открываются глаза и взгляд падает на серые стены, на решетки на окнах, на голубое небо, до которого впервые в жизни захотелось дотянуться. И раздается горький вздох понимания - обретенная на миг свобода в самовыражении на сцене, этот внезапно ставший цветным мир, потерян навсегда.

Но «Юлий Цезарь» - это пьеса не только о политике или о предательстве. Это история о противоборстве личностей, могущих увести за собой народ. Толпа безлика, она с одинаковой готовностью и горячностью одобряет и порицает нового лидера, теша себя иллюзиями о самостоятельности собственного выбора. Миром правят индивидуальности, и эта простая идея вирусом проникает в подсознание исполнителей главных ролей в спектакле. Они заключенные, осужденные судом, а значит и обществом, навсегда отверженные. Однако даже в подобных обстоятельствах перед ними всегда остается выбор, о котором они прежде не задумывались, выраженный в словах другого шекспировского героя, где «быть» и «не быть» означает не просто биологическое существование, но осознание себя как личности. Этот путь тернист, но всегда найдутся смельчаки, не побоявшиеся ступить на него. Имена храбрецов тюрьмы «Ребибия» будут указаны в титрах. Тех, кто сумел не просто победить в себе внутреннего дракона, но заявить об этом миру, отстаивая право на собственное существование.

Умело смешивая жанры документального и игрового кино, ловко жонглируя яркими контрастами темпераментных речей актеров и полутонов их эмоций вне пространства импровизированного театра, ритмичных звуков музыки тюремной жизни и тишиной душевных переживаний каждого, братья Тавиани дают зрителю возможность объять необъятное. Одновременное присутствие внешнего и внутреннего проявления эмоций, общественного и интимного, помогает заглянуть за кулисы, оставаясь при этом в зрительном зале, отделить действительно важное от наносного, понять причину, по которой эти мятежники, запертые в четырех стенах, так отчаянно просят бури. Они просто ищут покой. Покой не как способ отрешения, но как возможность присмотреться к самому себе и увидеть право имеющего, который уже достаточно силен, чтобы не решать судьбу дрожащих тварей. Того, кто обнаружил в дальнем уголке пещеры крохотные крылья. Пусть он не сможет на них взлететь. Но по крайней мере попытается.

Почти документальная история о том, как реальные заключенные ставят в тюрьме шекспировскую пьесу.

Две дамы, сидевшие у меня за спиной в кинозале, так и не смогли мне внятно ответить, что мотивировало их выбрать именно это кино. Надо заметить, что из семи зрителей на сеансе лишь я один оказался мужского пола. Возможно, при выборе зрительницы руководствовались исключительно интуицией. И она их не подвела. Такого концентрированного присутствия на экране настоящих мужчин я, признаться, давно не наблюдал…

Больше того, у меня создалось твёрдое убеждение, что все настоящие мужчины, которых днём с огнём не отыщешь сегодня в итальянском кино, сидят в тамошних тюрьмах. И если итальянские режиссёры всерьёз озабочены выводом национального кино из кризиса, то после этого фильма они просто обязаны обивать пороги тюрьмы «Ребиббия». Местные зеки закроют им все те бреши, что образовались в результате перманентной гей-эволюции, которая произошла в последние десятилетия в итальянском кино и привела к очевидному дефициту мужского начала.

Братья Тавиани, разменявшие уже девятый десяток, вдохновились спектаклем Фабио Кавалли «Ад», поставленным в тюрьме строгого режима с заключенными, отбывающими разной длительности сроки, вплоть до пожизненного. Они предложили Кавалли поставить «Юлия Цезаря», за созданием которого решили понаблюдать. В итоге спектакль и фильм обрели явное терапевтическое значение, поскольку помогли осуждённым обрести смысл существования. Такую заинтересованность, включенность и самоотдачу в кино, особенно сегодня, встретишь не часто.

Фильм невольно ставит под сомнение всю сложившуюся систему актёрства, как профессии. На фоне этих итальянских зеков, абсолютно адекватных масштабу шекспировской трагедии, хлипкие юноши, приходящие в эту профессию, и заполонившие медийное пространство «лиц неясными выражениями», выглядят в лучшем случае фальшивыми имитаторами, которые научились изображать десяток шаблонных эмоций.

А всё истинное, всё настоящее сконцентрировалось в другом месте, судя по всему — в тюрьме «Ребиббия», в чём и убеждает данный фильм. Больше того, как только Тавиани выводят своих героев за пределы спектакля и начинают играть с ними в кино, те тут же начинают переигрывать. Актёрство без внутреннего проживания, что, видимо, из них сумел вытащить Кавалли в результате многодневных репетиций, само по себе мало чего стоит.

Но это ничуть не умаляет заслугу братьев Тавиани, поскольку своим фильмом они невольно обратили внимание на несовершенство мира: в то время как давно сложившиеся культурные формы хиреют и теряют былую значимость, большое и настоящее искусство находит новые ниши для того, чтобы проявиться.

В 1994-м Луи Маль спас от забвения спектакль Андре Грегори «Ваня» (по угадайте какой пьесе Чехова), премьера которого на сцене так и не состоялась. Привнеся своё кинематографическое видение в уже созданное сценическое действо, Маль предъявил в итоге фильм «Ваня с 42-й улицы» — своеобразный эксперимент, раздвигающий границы кино. В 1998-м Ларс фон Триер поставил наскандаливших «Идиотов», где предложил к рассмотрению экстремальную форму терапии: герои прикидывались душевно больными, избавляясь тем самым от ограничительных рамок, навязываемых обществом.

Фильм «Цезарь должен умереть» в каком-то смысле синтезирует эти поиски, наводя на мысль, что в условиях сверхограниченного существования возрастает возможность постичь масштабы шекспировских страстей. И там, где Маль экспериментировал, спасая хороший спектакль, Тавиани «призывают милость к падшим» — спасают некогда оступившихся людей и предоставляя им шанс изменить жизнь.

В итоге, кое-кто из зеков, занятых в этом проекте, был освобождён досрочно, кто-то начал заниматься творчеством, а играющий Брута Сальваторе Стриано вообще уже начал делать серьёзную карьеру в кино. Так что мудрые братья Тавиани в каком-то смысле перешагнули здесь границы искусства, став миротворцами и посредниками между двумя формами существования — свободой и несвободой.

В России же пока решают свои утилитарные задачи и предпочитают пользоваться услугами Фабио Капелло, а не Фабио Кавалли.

Рим… тюрьма строгого режима. Осужденные продавцы наркотиков и члены организованных преступных групп, каждый приговорен к длительному сроку лишения свободы. Бесконечными ночами их взор уставлен в серый потолок, одиночество в замкнутом пространстве, совсем близко шумные улочки Вечного города, но еще ближе металлические двери и бесконечный звук запирающихся засовов. Время здесь движется по-иному.. Но каждому выпал шанс показать себя с иной стороны. И для них это не просто пьеса Шекспира, это нечто большее, возможность успеть отрешиться от оков, и прожить новую жизнь своих героев. Убогие камеры превращаются в закоулки римских дворцов, помещение для прогулки становится Сенатом… И вся тюрьма покрывается атмосферой Римской Республики… И вот ты уже не заключенный, а Марк Юний Брут готовый решиться на убийство своего соратника и друга… Интриги и заговоры, раскаяние и расплата в окружении стен. От камеры к камере, по коридорам и вентиляции эхом разносятся цитаты Шекспира. Занавес… Аплодисменты… Наверно самый сильный момент в этой картине. Возвращение к реальности и снова ровный серый потолок. И за стенами уже не соратники по заговору.

Фильм о тех резервах, которые есть в каждом, невероятном усилии воли и стремлении в отсутствии, какого либо принуждения. Страсть разыгранная героями, прежде всего исходила из их сердец.

Необычное художественно-документальное кино оригинальной концепции. Рассказывает о достаточно известном тюремном театре в римской тюрьме Ребиббия строгого режима. Фильм представляет собой зарисовки, основанные на реальном кастинге актеров-уголовников и соткан из репетиций постановки пьесы Шекспира «Юлий Цезарь». Мало того, что все актеры — реальные уголовники, на самом деле чалящиеся в тюряге (от 14 лет до пожизненного) и уже одним этим лента заинтересовывает, так еще и из репетиций в итоге складывается полноценная постановка шекспировской пьесы, что несомненно полезно для общего развития. Также интересна идея обесцвечивания репетиционной части дабы отделить постановку от реальной жизни.

Однако за всей этой оригинальностью и документальной реалистичностью кроется достаточно скучное и монотонное действо, которое то и дело вгоняет в сон.

Главная мысль о том, что и зэки — тоже люди, а возможно и нераскрытые ранее талантливые актеры, в моей голове была опрокинута на лопатки тем, что в наше толерастичное время, мы готовы рукоплескать убийцам и наркоторговцам, вставшим (вроде бы как) на путь истинный, напрочь позабыв о том, что они за решеткой не просто так и возможно их жертвы тоже были бы не против быть звездами театров и при этом не иметь грязного прошлого.

5 из 10

В фильме «Цезарь должен умереть» ну очень мало художественности. Единственный прием, использованный режиссером — игра с цветом. Причем можно возразить, что картину стремились сделать максимально приближенной к реальности, но зачем тогда вообще вводить этот прием, когда вся жизнь заключенных, кроме момента представления, показывается черно-белой.

Хочу заметить, что именно это и вызывает у меня наибольшее отторжение. Ну нельзя всю жизнь человека, до и после заключения, назвать черно-белой скукотенью, а реальности и красочности придать только этой супер-постановке. Попахивает здесь эгоцентризмом режиссера, который слишком уж большую роль отводит своему участию в жизни зэков, с которыми его свел случай. Я бы еще поняла, если бы в моменты рассказа заключенных о своей жизни до тюрьмы появлялись краски и таким образом серой была бы только тюремная жизнь, но так…

Что же касается пьесы, которая занимает центральное место в фильме (хотя на мой взгляд интереснее было бы уделить больше внимания именно личностям заключенных, их судьбе), то изображена она очень вяло. Взять и почитать в бумажном варианте — было бы увлекательнее.

Задумка-то ясна — каждый зэк должен раскрыться в своей роли, через нее мы должны понять его душу. Но то ли режиссер слабоват, то ли зэки все-таки преступники, а не гении актерской игры, но ничего-то я не увидела и ничего не поняла (тех, кто будет списывать это на мои проблемы со зрением и восприятием, прошу воздержаться, так как пишу честно, а не пытаюсь восхвалять оцененное кинокритиками кино).

Резюме. В тюрьме сидят преступники, хотя бывают и исключения. Но показанные нам в фильме герои явно не отрицают свое вины. Так почему же мы должны проникнуться их жизнью, в которой есть крыша над головой, еда, да еще и развлечения в виде постановки Шекспира? У меня лично вся эта концепция вызвала массу негатива. Особенно в конце, когда нам проникновенно рассказывали о том, что некоторые зэки еще и книги выпустили о своих жизнях. Все перевернулось в нашем фальшивом мире. Это кино — тому явный показатель.

1 из 10

Все мы слышали, что человек, увлеченный тем или иным видом искусства, занимается этим, не потому что это его работа, а это его жизнь. Искусство действительно может открыть нам глаза на наше существование и помочь разобраться во внутренних конфликтах. Зачастую искусство вторгается не просто в жизнь, а даже в душу человека, тем самым провоцируя его на необычные поступки. Подобная ситуация произошла с героями необычной полудокументальной ленты «Цезарь должен умереть»

Сюжет

Администрация одной из итальянских тюрем принимают решение поставить одну из пьес Вильяма Шекспира «Юлий Цезарь», роли в которой должны будут исполнить заключенные этой тюрьмы. Нехотя все-таки несколько человек соглашаются принять участие в постановке. Однако они никак не могли ожидать, что они станут единым целым со своими ролями.

Режиссура

Конечно, я могу смело сказать, что братья Тавиани сняли весьма необычное кино. Само осознание того, что в фильме принимают участие настоящие заключенные и в каких-то местах в картине не актерская игра, а настоящая жизнь может вас запутать. Как известно, герои должны исполнить роли в спектакле по мотивам пьесы «Юлий Цезарь», но для этого они усердно репетируют, постепенно не просто вживаясь в роли, а превращаясь в своих героев. Я хочу сказать, насколько это удивительно наблюдать за тем как герой, связавшись с искусством, под корень меняет свои жизненные приоритеты.

Сценарий

Как уже было сказано ранее, основная мысль, заложенная в сюжете фильма, это влияние искусства на жизнь обычных людей. Кто-то может быть восприимчив, а кто-то не обращать никакого внимания на происходящее. В картине «Цезарь должен умереть» заключенные соглашаются принять участие в постановке спектакля по разным причинам: кто-то хочет таким образом стать популярным, а кто-то разнообразить свою монотонную жизнь. Однако игра в спектакле превращается для них в настоящую жизнь, которая закончится, как только опустится занавес.

Итог

Без всякого сомнения, «Цезарь должен умереть» — необычная картина, но на то есть арт-хаус, что он арт-хаус. Картина, конечно, заставляет задуматься над многими вопросами, включая проблему того, что может потерять человек, совершив скверный поступок. Я настоятельно рекомендую фильма к просмотру, надеюсь, не пожалеете.

10 из 10

Еще один фильм о театре. Театре, в котором каждый играет отведенную ему роль. Действие фильма происходит в римской тюрьме «Ребиббия», где существует свой театр, в котором решили поставить пьесу Шекспира «Юлий Цезарь» о природе власти. Играют в фильме в основном реальные заключенные.

Фильм позиционируется как документальный, но документальность его заканчивается ровно там, где действие со сцены театра переносится в тюремные камеры, и фильм становится черно-белым. На сцене во время спектакля (мы видим только его финал, сцену самоубийства Кассия и Брута) все фальшиво, вычурно, актеры-уголовники играют из рук вон плохо, как и должны играть любители. Но как только действие переносится в тюрьму назад во времени, на репетиции, которые из-за ремонта в помещении театра происходят по всей тюрьме, начинаешь верить этому перевоплощению уголовников в персонажей пьесы.

Сопоставив события пьесы с собственным опытом, у них все получается, но… только на один раз. «Цезарь должен умереть» не столько фильм о природе искусства, сколько о природе человека. «Мы надеемся, что когда фильм будет показан широкой публике, зрители скажут себе или даже окружающим, что даже заключённый, несущий ужасное наказание, был и остаётся человеком» — лукавил Паоло Тавиани. На самом деле — это фильм о том, что в каждом из нас живет «фигляр, шумящий на помосте» и «жизнь шумна и яростна и ничего не значит».

По своей сути это экспериментальное документальное кино, и за драматургию в нем отвечает главным образом Вильям наш Шекспир, чью трагедию «Юлий Цезарь» будут на протяжении всей ленты репетировать, а затем играть таланты из римской тюрьмы Ребиббия.

Ребиббия уже довольно давно известна своим самодеятельным театром, и это самодеятельность совсем не того уровня, на котором Шукшин пел про вечерний звон. В этой необычной тюрьме действует вполне серьезный, вполне профессиональный театр, привлекающий к своим постановкам серьезных режиссеров с воли. Время от времени в Ребиббии даются открытые спектакли для публики, и попасть на них весьма не просто. Учитывая, что большинство актеров-уголовников из года в год, от спектакля к спетаклю – одни и те же, то есть сидят они долго, и Мельпомене служат давно, высокий уровень актерского мастерства реббибийских зэков не должен удивлять. И все же он удивляет.

Все же главной «новостью» и достоинством этого необычного, по преимуществу черно-белого, эксперимента, оказывается потрясающий артистизм итальянских непрофессионалов из народа. Впрочем, не артистичный итальянец – это что-то вроде русского трезвенника, не любящего быстрой езды: встречается, но не так чтоб очень. Это – данность, известная каждому, кто хоть раз бывал в Италии. И все равно – удивляешься.

Артистизм и мгновенная готовность включиться в игру у итальянцев является не свойством отдельных личностей, а национальной чертой, и наблюдать за наглядными проявлениями этой черты приятно и интересно. Например, сцена, в которой охранники не решаются прервать репетицию, устроенную заключенными на прогулке, и разогнать контингент по камерам, а вместо этого стоят и смотрят представление («Не, ну пусть закончат, вот этот так хорошо говорит!»), могла бы быть сценой из комедии, но для Италии это вполне реальная сцена из жизни.

В другом эпизоде, вновь разыгрывающемся в тюремном дворе, актеры-заключенные играют сцену на Форуме над телом Цезаря, и в роли народа, слушающего ораторов, оказывается все население тюрьмы, приникшее к оконным решеткам. На сцену они не выйдут, спектакль пройдет без массовки – так что же заставляет их не просто глазеть на внеплановое развлечение, а грудью бросаясь на решетки, истово вопить сначала в поддержку Брута, а потом Марка Антония, и вопить не для прикола, а с истинной страстью, горечью и гневом? Что здесь от реальности итальянского мироощущения, что от режиссуры братьев Тавиани, – не разобраться. Но фактом является то, что сомнение в постановочности этой сцены остается – эти действительно могли бескорыстно вжиться в роли римских граждан былых времен. И это та самая обезоруживающая готовность поддержать игру, которую так часто видишь в романских странах, особенно в Италии.

Однако не стоит думать, что таких вот сверкающих, «вкусных» эпизодов в фильме много. Течение фильма по большей части неторопливо и вяло.

Я могу честно сказать, чего я ожидала от фильма, отчасти введенная в заблуждение аннотацией (и чего в итоге не получила): более зримой, яркой и явной переклички шекспировской трагедии с трудовой биографией занятых в ее постановке мафиози. Все же, согласитесь, когда убийц играют настоящие убийцы, – это нестандартно. Это свежо. В «Юлии Цезаре» убийцы все – не только те, что набросятся на Цезаря в Сенате, но практически все: все были на войне, все – воины, все помахали в своей жизни отнюдь не бутафорскими мечами. И я, признаться, ожидала чего-нибудь вроде: «Кто так режет? Как ты нож держишь? Дай сюда! Все учить вас, молодежь! За что сидишь – за убийство? Ха, тоже мне убийца! Вот так надо, учись, салага...» etc.

Была у меня про просмотре «Цезарь должен умереть» и еще одна задняя мысль: увидеть то неявное, часто с гордостью декларируемое, но на деле абсолютно утраченное родство современных итальянцев с античными предками. В самом деле, что общего между абсолютно фашистским по сути, глубоко тоталитарным Римом с его безжалостной поступью легионов, без авиации и танков утюживших ойкумену, – и легкомысленной добродушной лентяйкой Италией с ее сладостными неаполитанскими напевами? Только на мафиози и оставалась некая надежда: а вдруг блеснет, прорежется, вырвется на миг что-нибудь римское, древнее, свирепое, более живое, чем самая гениальная игра профессионалов – ну хотя бы в моменты произнесения угроз, выхватывания кинжалов, нанесения смертельных ударов? Не сверкнуло – или я не увидела. При всем поразительном артистизме каждого из тех римских зэков, кого мы можем увидеть еще на кастинге, главного чуда – явления из небытия отжившего Рима – не произошло.

И есть еще одна вещь (в итоге она, пожалуй, оказывается наиболее важной), которая сильно мешает получать полноценное удовольствие от этого необычного фильма. Ведь мысль о том, что большинство занятых в спектакле «актеров» имеет большие сроки, а многие – пожизненные, и вряд ли за то, что они поджигали кнопки в лифтах, – мысль эта не только вдохновляет, но больше царапает. Ты невольно начинаешь думать о том, что жертвы этих артистичных ребят, наверное, тоже могли бы здорово сыграть Цезаря или Брута – но им такой возможности не дали. Они не вышли на сцену, чтобы восхищенная публика аплодировала им стоя в финале спектакля. О них, об отнятых у них жизнях, об изуродованных судьбах их близких давно забыли – может, еще в 70-е. Тех, кто выжил после встречи с «Марком Антонием» или «Кассием», и кто уже никогда не сможет жить так же счастливо, как прежде, не развлекают своим вниманием профессиональные прославленные режиссеры. О них не снимают фильмов. Им остается роль зрителей – в том числе зрителей этого фильма. Им остается узнавать лица, которые они и так помнят всю жизнь, узнавать глаза, в которые им было больно смотреть в зале суда. Им остается вспоминать своих убитых и пропавших без вести любимых.

И ты думаешь, что есть все же что-то очень гнилое в современной концепции гуманизма, предполагающего так много внимания, сочувствия и уважения к разного рода плесени рода человеческого – и так мало внимания, сочувствия и уважения к тем, кто никого не убил и не похитил, никогда не торговал наркотиками, никогда не просил общество его содержать… Нет, мы, конечно, им очень сочувствуем, очень… Но все же не очень. Мы в другой раз им посочувствуем, ок? Короче, ну вас с вашими моралями и этиками, смотрите, как играют здорово, а?

Да, играют неплохо, совсем неплохо. Даже здорово. Итальянцы же вообще – артистичный народ.

Несколько лет назад канал Euronews в программе «Learning world» показал восхитительный репортаж об образовании в тюрьмах, а в широком смысле о надежде, которую дают знания и искусство людям, оказавшимся «на обочине». Среди сюжетов этой передачи был рассказ о драматическом кружке в итальянской тюрьме, где каждый год заключенные под руководством театрального режиссера Армандо Пунцо ставят новый спектакль. В сравнении с российской пенитенциарной системой, которая из любого мало-мальски приличного человека сотворит полное ничтожество, художественная самодеятельность итальянских зэков кажется вершиной гуманизма. Похоже, Рим еще верит, что преступника можно исправить, воззвав к его бессмертной душе. Верят в это и братья Тавиани, получившие в 2012 году «Золотого медведя» Берлинского кинофестиваля за аналогичный полудокументальный фильм «Цезарь должен умереть».

За съемочным материалом они отправляются в тюрьму строгого режима «Ребибия», где заключенные, наркоторговцы, убийцы, мафиози, должны в течение полугода подготовить для сцены «Юлия Цезаря» Уильяма Шекспира. От самого спектакля в фильме остается лишь финальный отрывок, когда занавес опускается, и актеров препровождают в камеры. «Цезарь должен умереть» посвящен бесконечным репетициям, разворачивающимся во всех мыслимых уголках тюрьмы. Таким образом, шекспировская пьеса обретает совершенно новое звучание. Перед нами уже не декорации Древнего Рима, но римская тюрьма, не актеры, которые «перевоплощаются» в преступников и жертв, но те, кто вновь проживают величие, власть и предательство.

Кинематограф неумолимо соскальзывает в постмодернистские игры со зрителем, требующим все большей достоверности происходящего. Рамки документального и художественного кино размываются, образуя новый континуум полутонов и загадок. Остается все меньше возможностей пожаловаться, что так не бывает и это очередная сказка, разыгранная на экране, а, следовательно, возрастает и острота ощущений от просмотра. Реальность как таковая не столь художественна, и ей в свою очередь нужна рука мастера, который умелыми мазками ее подправит. Так братья Тавиани не снимают все репетиции, как они есть. Актеры, конечно, самые настоящие преступники, но и они могут перед камерой отыграть свой самый удачный дубль, а оператор поставить камеру так, что внутренний дворик «Ребибии» будет выглядеть величественнее, чем римский форум.

Сценарно «Цезарь должен умереть» — этакая концептуальная постановка пьесы Шекспира, призванная помочь осветить не только проблемы древнеримской истории, но возможно и проблемы современной Италии. Скажем, удивительная органичность, с которой зэки проживают роли Кассия, Брута, Деция и Цезаря, отбрасывает тень на печальную репутацию Италии, как страны, скованной в мафиозных тисках. Можно посмотреть на фильм как на размышление о природе демократии и о выборе между общественным благом и внутренней этикой. Не чужда «Цезарю» и трактовка целительной роли искусства для искореженных душ. Для героев фильма постановка оказывается настоящим глотком свободы, который со всей жестокостью отражает их нынешнее положение — от четырнадцати лет до пожизненного заключения. Им открывается безбрежность духа, нескончаемый путь вверх, но возможно физически они никогда уже не выберутся со дна. Свобода, она внутри или снаружи?

Братья Тавиани, получая приз Берлинского кинофестиваля, не преминули напомнить, что даже заключенный остается человеком. Пора бы им в гастрольный тур по российским колониям со своим фильмом. Когда дети пятнадцати лет, оказавшиеся за решеткой, пускают себе по венам воду, чтобы хотя бы на неделю оказаться в госпитале, скрываясь от ужасов тюрьмы, о каком гуманизме мы вообще можем вести речь?